Реальность мифов - Страница 53

— В первый раз слышу, — упорствовал Арафат.

Это было так нелепо, что не выдержали и засмеялись даже его советники.

Арафат понял, что переиграл, и улыбнулся.

— Ах, эти, — протянул он, — мелкие сошки. Вы напрасно придаете этим людям такое значение. Ну хорошо — я свяжусь и с ними.

Разумеется, никакого прекращения огня добиться не удалось…»

Барак убежден, что конечная цель Арафата — это палестинское государство на всей территории Эрец-Исраэль. Идея двух государств для двух народов для него неприемлема. Для достижения этой цели все средства годятся, и Арафат стремился к ней без всяких сантиментов, оставаясь холодным и расчетливым при всех обстоятельствах, как хороший шахматист.

«Арафат не признает самого существования еврейского народа. Для него евреи — это не национальность, а религия. Он вообще не сведущ в еврейской истории и в Кэмп-Дэвиде утверждал, что никакого Храма в Иерусалиме у евреев никогда не было», — сказал Барак.

Барак уже не верит в возможность достижения мира с палестинцами раньше 2028 года.

«Пройдет 80 лет после создания еврейского государства, и не останется уже палестинских беженцев. Все они вымрут. Вопрос о праве на возвращение отпадет сам собой, и тогда можно будет договориться. Ведь погибла же советская империя после того, как вымерло все поколение первых революционеров», — разъясняет Барак

Он не объяснил, почему палестинцы будут тосковать о своей родине всего восемь десятилетий, в то время как евреи не утратили духовной связи с этой землей и за двадцать веков.

* * *

Вернувшись в Газу, Арафат заявил палестинцам: нам нечего ожидать, не на что надеяться. Политический источник, питавший палестинские надежды, иссяк.

Мина была заложена в Кэмп-Дэвиде.

Грузный Шарон, поднимаясь на Храмовую гору, просто случайно на нее наступил.

Интифада Аль-Акса, в отличие от предыдущей, изначально не носила спонтанного характера. Она была тщательно подготовлена, взвешена, отмерена холодным умом Арафата, рассчитана на экспорт, на показ.

События на территориях фиксировались тут же, на месте, корреспондентами ведущих телекомпаний мира.

Весь мир видел, как израильтяне убивали «безоружных» палестинцев.

Количество жертв с палестинской стороны дозировалось сатанински точно.

Чтобы мир ужаснулся израильской жестокости, палестинцы брали с собой детей в самые опасные места. Арафат говорил, что их кровь укрепляет фундамент будущего палестинского государства.

Двенадцатилетний мальчик Мухаммед Эль Дурра, убитый, как потом выяснилось, не израильской, а палестинской пулей, стал символом палестинской борьбы. Мир содрогнулся, увидев на голубых экранах последние мгновения жизни этого ребенка.

Тот самый мир, который никак не прореагировал на чудовищную сцену линчевания в Рамалле двух израильских солдат палестинским сбродом. Несколько видных европейских интеллектуалов даже пожалели палестинцев. До чего, мол, израильтяне этих бедняг довели.

Потом Арафат убрал детей, заменил их боевиками, и интифада быстро переросла в настоящую войну.

Все ждали энергичных действий ЦАХАЛа. Военное командование доказывало премьер-министру, что медлить уже нельзя, что мощь армии перестает быть сдерживающим фактором. Предлагались оперативные планы один лучше другого. Захват Бейт-Джаллы, ликвидация главарей интифады — да мало ли у Армии обороны Израиля возможностей вернуть блеск своему потускневшему ореолу?

Но человек, который не ведал ни колебаний, ни страха, оказавшись у государственного штурвала, проявлял многим непонятную нерешительность. Несколько раз по его приказу опускалась десница ЦАХАЛа, уже занесенная для удара.

Барак понимал, что Арафат готов поджечь весь Ближний Восток, ибо, согласно его доктрине, — чем хуже, тем лучше. Сними ЦАХАЛ лайковые перчатки — и мы, могло статься, вспоминали бы интифаду как пасторальную идиллию.

Вот Барак и лавировал, как мог, терпел насмешки и прямые оскорбления, игнорировал свой падающий рейтинг, искал выход из положения. Но в глубине души знал, что втянут в игру, в которой не может быть победителя.

Ему, баловню судьбы, с легкостью преодолевавшему все барьеры на пути к вершине, трудно было смириться с тем, что кончилось время побед. Он посерел, осунулся. Ему, и раньше-то не считавшемуся хорошим оратором, все труднее давались публичные выступления.

Как впавший в состояние транса игрок упрямо делает ставки на полюбившуюся ему цифру, хотя все время проигрывает, так и Барак, поставивший все на «мирный процесс», верил, что удача ему в конце концов улыбнется. Он обещал народу умиротворение и спешил, не замечая, что творится вокруг.

Истончилась и стала эфемерной правительственная коалиция. Партнеры предали его и удрали с обреченного корабля. В кнессете он давно уже появлялся, как в стане злейших врагов. Даже в цитадели Аводы зрело недовольство лидером из-за непонятных его политических зигзагов.

Барак же, несмотря ни на что, продолжал надеяться на соглашение с палестинцами. Лишь оно могло разрядить обстановку, открыть новые перспективы, развязать этот проклятый узел.

Присланное Леей Рабин письмо пришлось весьма кстати. Вдова Ицхака Рабина обратилась к Бараку с просьбой санкционировать поездку Шимона Переса в Газу на переговоры с Арафатом.

«Эхуд, ты перевернул каждый камень в поисках мира, — написала Лея. — Переверни и этот».