Реальность мифов - Страница 3

К оглавлению

3

На бумаге все это выглядело прекрасно.

Но Абдалла был в угнетенном состоянии. Его не радовало даже то, что он был назначен главнокомандующим всех арабских армий. Абдалла не хотел двигаться на Хайфу, тем более что она относилась к тем районам, куда Бевин советовал ему не лезть. Абдалла и не полез. Он держал свои войска на Западном берегу Иордана и в арабской части Иерусалима, отлично понимая, что в предстоящей войне каждая арабская страна будет преследовать лишь собственные интересы. Так и произошло. Никакой единой арабской стратегии не было. Должность главнокомандующего, как Абдалла и полагал, оказалась фикцией. Арабские армии сражались, не обращая друг на друга никакого внимания, что существенно облегчало задачи еврейскому командованию.

Первый этап войны
15 мая — 11 июня 1948

15 мая в четыре часа утра стал медленно алеть горизонт на восточном побережье Средиземного моря. Государство Израиль, созданное 12 часов назад, впервые встречало рассвет. Тель-Авив еще ворочался в тяжелом забытьи, мало напоминавшем сон. Наступила первая суббота нового государства, которому еще предстояло отстоять свое право на жизнь.

Синагоги уже заполнились людьми — им было о чем взывать к Всевышнему в этот день. Из окон многих домов уже доносились звуки радио. Люди ждали новостей с тревогой и надеждой.

В здании из розового камня на берегу моря всю ночь горел свет. Здесь находился штаб еврейского командования. Здесь глава временного израильского правительства Давид Бен-Гурион обсуждал ситуацию с командирами Хаганы. Тут же находились заместитель Бен-Гуриона Исраэль Галили и начальник оперативного отдела Хаганы Игаэль Ядин. Они знали: война на пороге. С минуты на минуту ждали сообщений о нападении регулярных армий арабских государств. В перспективе только одно: объявленная война.

Необъявленная война, начавшаяся сразу после принятия Генеральной Ассамблеей ООН исторической резолюции о разделе Палестины 29 ноября 1947 года, велась в основном с палестинскими арабами и завершилась внушительной еврейской победой. Военные формирования Хаганы заняли Хайфу, Яффо, Цфат, Тверию, блокировали Акко и захватили около ста арабских деревень.

Евреи сохранили контроль над всеми главными коммуникационными линиями страны, однако латрунская дорога — артерия жизни еврейского Иерусалима — находилась в руках врага. «Арабская армия освобождения» Каукаджи была разбита на севере и в иерусалимском коридоре. Но позади остался лишь первый раунд Войны за независимость. Уже начинался второй — гораздо более тяжелый и опасный.

Следует отметить как большую удачу, что на трагическом переломе своей судьбы, после ужасающей Катастрофы, еврейский народ обрел вождя.

Давид Бен-Гурион, целеустремленный, динамичный, видевший на порядок дальше других, не случайно стал тараном, пробившим дорогу национальному делу. Был он личностью крупномасштабной, глобальной. Противники обвиняли его в нетерпимости к чужому мнению, в том, что он все норовил решать сам и часто обрушивался на своих оппонентов с излишней резкостью. Он бывал упрям, прямолинеен. Совершал ошибки, которые дорого обходились молодому государству. Бен-Гурион мог бы повторить вслед за Лютером: «На том стою и не могу иначе», — потому что у него была натура бойца. Он был пристрастен, субъективен, но и эти его черты оказались необходимыми для торжества национальной идеи.

Натуры объективные обычно менее энергичны и решительны. Они испытывают чувство неуверенности в себе, сомневаются в своей правоте и всегда готовы прислушаться к аргументам противника. Но предоставить противнику слово в экстремальной ситуации означает отнять время у себя и отдать ему. А ведь каждая минута может оказаться решающей. Лучше сражается тот, кто безоглядно уверен в своей правоте.

Бен-Гурион понимал, конечно, какое бремя он принимает на свои плечи. Еще в январе 1948 года, выступая на съезде своей партии Мапай, он сказал:

«Я чувствую, что мудрость Израиля сегодня — это мудрость войны — только это и ничто другое. Без этой мудрости слова „государство“ и „спасение“ лишены всякого смысла. Я не могу, да и не хочу думать ни о чем, кроме ближайших 7–8 месяцев, которые определят все. В течение этого периода будет решен исход войны, и для меня сегодня не существует ничего, кроме этой войны».

Уже на склоне жизни поведал Бен-Гурион о том, какое смятение охватило еврейских руководителей в Эрец-Исраэль и друзей евреев за рубежом в дни, предшествовавшие провозглашению независимости.

Лидер американских сионистов Нахум Гольдман считал провозглашение еврейского государства безумием.

«Да их же там всех перебьют, — говорил он при каждой возможности. — Мало нам, что ли, одной Катастрофы?»

А президент еврейской организации ХАДАСА Роз Гальперин, покидавшая Эрец-Исраэль в начале мая 1948 года, плакала, прощаясь со своими друзьями. Она думала, что никогда их больше не увидит.

В самом Народном совете звучали голоса, призывавшие Бен-Гуриона одуматься, не делать непоправимого шага. Более того, на прямой вопрос Бен-Гуриона, выстоит ли молодое государство против всех арабских армий, командиры Хаганы дали уклончивые ответы. Они не знали…

Бен-Гурион знал, чем он рискует. Но знал он и другое. Степень риска была вполне оправданной.

Говоря о Войне за независимость, соблазнительно провести аналогию со схваткой Давида с Голиафом, но это было бы преувеличением. В этой войне количественное соотношение арабов и евреев — 40 миллионов против 600 тысяч — не имело существенного значения. Силы обеих сторон, непосредственно участвовавшие в военных операциях, были почти равны: 25–30 тысяч еврейских бойцов против сил вторжения общей численностью в 30–35 тысяч человек. На главных направлениях силы сражающихся были примерно уравновешены.

3